АЛТУХОВО В ДНИ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ

(1941-1945 гг.)

В последних числах мая 1941 года окончила 5 классов Алтуховской средней школы с отличными оценками. По окончании учебного года в школе был организован концерт, где мы, дети, читали стихи, пели и танцевали, было очень интересно и весело.

Для взрослых жителей традиционно, после митинга 1 мая, устраивали массовые гулянья: «маёвка» в сосновом бору, у золотого речного рога, на левобережье реки Крапивна. Народ посёлка Алтухово был дружный, с культурным общением. В окружающей жизни – тишина и спокойствие, порядок во всём.

И вдруг, 22 июня 1941 года – волнительная суета, взрослые толпятся, женщины с детьми плачут, мужчины с узелками уезжают. В газетах пишут, что на нашу страну напала Германия, с изображением людей со звериными головами. Страшно было.

Завод по обработке древесины продолжал работать. Он располагался примерно в 800 м от нашего дома, за железнодорожными путями. Старшая сестра работала в пекарне. Иногда приносила ароматные булочки.

Такая жизнь продолжалась до августа; в августе участились бомбёжки. Окна домов были забиты досками поперёк, с некоторыми зазорами. Соседи с нашего переулка во время бомбёжки прятались под пол нашего дома, т.к. он располагался близко к лесу.

В конце августа я с двумя подружками пошли по ежевику. Заросли ежевичника находились в редколесье, недалеко от наших домов, за насыпью ж/д ветки, по которой завозили на завод древесину из глубины леса, за рекой Железная. Была вторая половина дня. Набрав целые баночки ягод, вышли на ж/д ветку – и вдруг видим: над основной железной дорогой летят очень низко два чёрных самолета, которые, кособочась, выбрасывали бомбы прямо на завод. А мы, до выброса бомб, на некоторое время на них засмотрелись. После страшных взрывов – бегом, не помня себя, побежали в наш дом, где родители нас оплакивали. И в таком состоянии зашумели на нас, обнимая и приговаривая нежными материнскими словами.

Сентябрь 1941 года был тоже ужасным, т.к. часто поздними вечерами взрывались склады со снарядами. С каждым днём грохотавшие взрывы с огромными огненно-красными облаками до небес приближались со стороны Кокоревки. Земля дрожала под нашими ногами, особенно когда фронт совсем приблизился к нашему посёлку. 8 дней шёл ужасный бой. Оборону держала воинская часть, которая располагалась в лесу, неподалёку от той самой ж/д ветки. Последний склад со снарядами этой воинской части был взорван уже в октябре и с такой страшной силой, что вышибло стёкла из окон нашего дома.

Перед окончанием боёв, военные из этой части предложили жителям ближайших домов разобрать остатки провизии: сахар, муку, крупу, масло, соль. Такую нужную для семьи тяжесть вынесла на себе моя сестра Лена, из-за чего потом стала бездетной.

Итак, 8 дней боёв за наше Алтухово. Это октябрь, продолжительный осенний дождь, грязь, холод, слякоть вокруг.

Мы, жители двух привокзальных переулков и улицы, во время дневных боёв прятались в так называемом леднике. Это подвал-погреб огромной высоты и ширины, сделанный из бутового камня огромных размеров, ещё в дореволюционное время апраксинских предприятий, для железнодорожников двухэтажного дома. Во время боёв, с утра до сумерек, мы находились в этом погребе. Как только стихала стрельба, мама с грудным ребёнком на руках (родился 9 мая 1941 г.) уводила нас домой – обогреться и покормить. Почти всю ночь топилась печка и грубка в зале. Мы, дети, чистили картошку в большие чугунки, мама стирала и сушила пелёнки, а затем, примерно в 12 часов, приходили солдаты (около 10 бойцов), ужинали, уже сваренной картошкой со своими припасами, сушили портянки и чуть занимался рассвет - уходили. Так было в течение всех восьми дней боёв.

В последнюю ночь забежали к нам 2 солдата и сказали маме: «Всё, стрельбы не будет, никуда не выходите». Утром с братом Лёшей мы смотрели через зазор окна и видели, что по Вокзальной улице движется гужевая, как я сейчас понимаю, колонна немецкой армии. Тяжеловесные рыжие лошади тянули длинные повозки, загруженные оружием и другим замаскированным грузом. Быстро, чуть ли не бегом, она двигалась в сторону переезда, через деревню Крапивня и лес – на большак, ныне дорога «Москва – Киев». А за переездом движущуюся немецкую колонну долго обстреливал наш снайпер. Там старовозрастные сосны с густым подлеском, удобное стратегическое место для снайпера…

После всего этого ужаса наступило временное затишье. Первые дни родители нас, детей, из домов никуда не отпускали. Только взрослая молодёжь группами уходила в школу, которая находилась примерно в километре от вокзала. Возвращались поздно вечером, грустные и озабоченные...

Наступила зима, люто холодная и заснеженная. Однажды ночью к нам пришли несколько партизан, они просили поделиться теми воинскими запасами, которые отдали населению перед отступлением. В результате пришлось отдать часть продуктов, т.к. формирующаяся из окруженцев партизанская база не имела возможности обеспечить себя продуктами на зимовку.

В конце декабря к нам нагрянули очередные лиходеи-каратели из Локтя. Ужасно то, что они расквартировывались в домах по Вокзальной улице и нашим двум переулкам, в те дома, где были малолетние дети. По-видимому, опасались ночных нападений партизан.

К нам нагло, без спроса подселили 5 карателей. Из них: финн, мадьяр, поляк и два немца. Они оккупировали зал и две спальни с голландкой. Нас загнали на печку и маленькую кухню, отгороженную от прихожей, через которую они потом шастали.

После первой вылазки в поисках партизанских стоянок, поздно вечером на носилках занесли финна с отмороженными ногами. Потом они затопили голландку, не открыв вьюшку, – дым клубом повалил к нам. Мы чуть не задохнулись. По просьбе поляка, который говорил по-русски, сестра открыла им дымоходку. Кроме того, в первый же день поселения, они переловили наших кур и отнесли в свою кухню, которая находилась на вокзале.

Каждые 4 дня рано утром они уходили и возвращались вечером. Как только четверо укладывались спать, поляк приходил на кухню к маме с грудным ребенком и подробно рассказывал о вылазках на партизан. А мы с сестрой и братом, выглядывая из-за печного проёма, всё хорошо слышали и думали – почему и зачем он это говорит? То ли для острастки, то ли для того, чтобы выудить что-то о партизанах? И в конце, после последней вылазки, поляк рассказал ужасное. Они всё-таки напали на партизанскую стоянку, которая располагалась в двух километрах за Шешуевом (это село Алтуховского поссовета).

«Подступ к землянке был невозможен. Началась огневая перестрелка. Из землянки вёлся непрерывный огонь, строчил пулемёт, из которого было убито 8 немцев. После восьмого убитого была дана команда на отступление, и тут же, вскоре, прекратились выстрелы из землянки. Немцы мгновенно вернулись и окружили землянку. Из землянки вывели раздетую красивую девушку, с красивой длинной косой. Потом они её привязали к саням, где лежали убитые немцы, подгоняя лошадь, быстро погнали девушку, она спотыкалась, падала, снова вставала и бежала. Затем через гестаповцев подвезли к родительскому дому, родителей поставили у окна и напротив него, на арке, повесили девушку. Дом подожгли, её родители заживо сгорели».

Мы тихонько плакали, уткнувшись в попону. Это была Варя Филонова, восемнадцатилетняя комсомолка из Алтуховской средней школы. Она своим героическим подвигом сохранила партизанский отряд и многие жизни партизан. А арка в мирное время была объектом праздничных убранств, 1 Мая и 7 ноября.

Немцев похоронили в сквере у вокзала. А потом участились карательные нападки в самом Алтухово, облавы на партизан и молодежь. Тут же начались поджоги, убийства, агрессивные поиски по чердакам, по подвалам и с шомполами по дворам и огородам. Первым объектом взрывов и поджогов была школа, в которой находился молодёжный партизанский штаб, который нам, детям, давал листовки для распространения. Одни листовки были из центра, печатные, с обращением к населению объединяться в борьбе с жестоким врагом, а другие – местные, машинописные, адресованные полицаям-предателям: «Полицаи – немецкие холуи, предатели советской Родины и народа, им нет места на нашей земле». Первые листовки мы с подружкой Шурой разносили по домам на наших переулках и Вокзальной улице, а вторые расклеивали по заборам, столбам и на здании вокзала.

Алтуховские жители и особенно молодёжь не сдавались. Так продолжалось, включительно, до поздней весны 1942 г. Весной от Алтуховского партизанского штаба было дано распоряжение о том, чтобы все семьи с детьми уезжали из посёлка по деревням и сёлам, так как лето будет очень жарким – не по климату, а по боевым действиям партизан с карателями.

Нас, детей, родители увезли ночью через Потребы на родину отца в деревню Сергеево Брасовского района, голодными и полураздетыми. Первое время мы собирали прошлогоднюю картошку на колхозных полях. Этой картошкой и тем, что давали односельчане из своих запасов, мы питались. Нас в этой деревне называли «партизанчики-голодранчики».

Семья наша жила кое-как и кое-чем, к тому же постоянно находясь под прицелом полиции из Локтя – в связи с тем, что старшая сестра Лена вернулась зимой 1943 г. из партизанского отряда, потеряв во время разведки подружку Валю Смышляеву, которая погибла на глазах у неё. А отряд ушёл в неизвестном направлении, в глубь Алтуховских лесов.

А лето 1942 года в Алтухове действительно выдалось очень жарким. В августе, под натиском танков со стороны Локтя и деревни Святое, были обстреляны и сожжены дотла алтуховские дома и строения. Долго держалась дымовая завеса над моим дорогим посёлком... Об этом рассказывала моя сестра Лена, вспоминая об очень важном моменте в своём с Валей разведывательном действии. В сентябре 1942 г. им было дано задание уточнить, охраняется ли ж/д мост через реку Крапивна, так как после сожжения через Алтухово проезжали вражеские поезда и эшелоны. «С наступлением темноты подползаем к тростниковой заводи неподалёку от моста и вдруг слышим немецкие голоса из здания водокачки, которая расположена на том берегу наискосок от нас. Значит, строго охраняется. Тут же зачастили прожекторные лучи в нашу сторону и вокруг моста. Мы продвинулись в густые тростники по пояс в холодную воду: ждём неосвещённого момента, но чувствуем, что сводит от холода ноги и впадаем в дремотное состояние, одновременно видим, как старик с длиной бородой говорит: «Уходите, пока темно». Таким образом, очнулись и тихо ушли, но задание мы выполнили».

Осенью 1942 года наша семья проживала в доме сестры отца. В это время умирает от дифтерии моя младшая пятилетняя сестра Люда.

Летом 1943 года родители узнают о том, что немцы при отступлении угоняют наше население в Германию в рабство. В конце августа – начале сентября наша семья и мамина сестра, тётя Маша, с двумя девочками, прятались в овраге-балке неподалёку от д. Верхние Авчухи. Однажды я, взяв ведёрко, пошла набрать воды из родника, который был в днище этой огромной балки. Набрав половину ведерка воды, сколько могла донести, поднимаю голову и вижу, что с крутого склона оврага боком спускается на холёной светло-коричневого цвета лошади военный, в парадном зелёном костюме, и улыбается. Я от испуга мгновенно выплеснула воду и бегом, не помня себя, помчалась к нашей стоянке.

На второй день после этого страшного для меня случая, нас со многими односельчанами угнали под жестоким вражьим конвоем. Конвой состоял из вооружённых немцев верхом на лошадях с какой-то поклажей. Они гнали наш народ быстро, с лающими окриками, по грязным, неудобным просёлочным дорогам. Мы, дети, бежали босиком, не отставая от родителей. А когда выгнали на большую дорогу, в сторону Гомеля, то нас всё чаще сгоняли под выстрелы на обочину, чтобы уступить дорогу механизированной немецкой армии из машин и мотоциклов. На обочине нам приходилось преодолевать большие грязные осенние канавы, лужи, порой бежали по стерне на убранных полях... Наши детские ноги, от всего этого неудобства, были в кровавых ссадинах, но мы всё равно бежали, т.к. тех, кто отставал из колонны, немецкие вражины тут же пристреливали, особенно старых. Под такой расстрел чуть не попала мамина сестра Маша. В момент, когда в конце колонны раздался выстрел, она громко сказала: «Опять подлая немчура кого-то застрелила!», но тут же спряталась в гущу толпы.

Мне запомнилась последняя, особенно ужасная, остановка на ночёвку. Большая площадь, застланная влажной, с неприятным запахом соломой. Было очень холодно. Возвышенная местность свободно просматривалась кругом. По-видимому, на этой соломе переночевала уже не одна угнанная колонна. На какой-то попоне нас, детей, голодными, скопом уложили спать.

И вдруг рано утром нас разбудили весёлые и радостные взрослые, и говорят: «Дети, вставайте, нас освободили наши солдаты, наша родная армия!». Они дали нам хлеба, сухарей и сахара. На какой-то повозке и хилой лошадёнке повезли обратно домой.

Наша семья вернулась в своё сгоревшее Алтухово. Вначале жили в землянке, потом во времянке. В землянке умер от тифа мой младший брат Лёша. Осенью 1943 года, когда ещё неподалёку шла война, для нас, детей, быстро восстановили школу в здании бывшей кирпичной бани, оставшейся после пожара, расположенной недалеко от сожжённой десятилетки, за мостом.

Нас снова учили замечательные наши довоенные учителя. Директором школы был инвалид, вернувшийся с фронта. В то время наша школа организовала несколько посылок, отсылая их той воинской части 43-й армии ком. В. С. Попова, которая в октябре 1941 года обороняла наше Алтухово. Помню, что в составе этих посылок были самовязаные шерстяные носки, табак и кисеты, которые мы, школьники, шили и вышивали. Лично я любила вышивать голубые цветочки незабудки.

В восстановлении деревообрабатывающего Алтуховского завода активно участвовал мой отец, за что он получил от министерства награду за восстановление народного хозяйства. В первую школьную зиму (1943¬1944 гг.) мне приходилось ходить в солдатских ботинках-маломерках и простых на завязках чулках. Были моменты обмораживания ног выше ботинок, т.к. школьный путь был вдоль реки, с которой дули сильные морозные ветры. Но несмотря на трудности в одежде и питании, в мае 1945 года, в дни Великой Победы, окончила отлично семь классов Алтуховской школы.

В сентябре 1945 года поступила на гидромелиоративный факультет Брасовского сельскохозяйственного техникума. Кроме учёбы, приходилось работать по восстановлению разрушенного войной здания техникума, т.к. поначалу действовало всего 2 аудитории, 2 комнаты общежития и столовая. Тихо и мирно прошёл учебный год в техникуме. Хотя нам, студентам, выдавали по 500 граммов хлеба, но это нас не лишало радости. По субботам были организованы интересные вечера и танцы.

Летом 1946 года в Локте свершилось громкое событие, напомнившее ужасы и отзвуки войны. Состоялось открытое осуждение пойманных предателей, служивших во время войны в Локотском гестапо. На центральной площади в Локте был установлен рупор, т.к. очень много было народу внутри Дома культуры и на улице. Открытый судебный процесс длился всю неделю. Мы, студенты, после занятий ходили на площадь и слушали допросы предателей. Среди них, оказывается, был некий Шаров из нашего Алтухова, который предавал наших партизан, коммунистов, комсомолок, девушек и парней, и планомерно наводил карателей и их налёты в посёлке.

Всё это было видано и пережито мною. В заключение своего воспоминания хочу сказать о том, что в каких бы ужасных и сложных ситуациях войны ни оказались дети разных возрастов – я не слышала их плача или нытья. Как бы затаив дыхание, дети вместе со взрослыми ждали Свободы и Победы над беспощадным врагом XX века. Спасибо Советской Армии и её Воинам.

Горохова А.К. Алтухово в дни Великой Отечественной войны (1941-1945 гг.) // Деснинские древности-VII. Материалы межгосударственной научной конференции, посвященной памяти Ф.М. Заверняева. – Брянск, 2012. – С. 358-364.

Примечание: Текст приводится с небольшими сокращениями.